Жила-была девочка, и у неё с Ростовом всё было: училась и преподавала там, где хотела, работала там и с теми, с кем выбирала, жила там, где мечтала. И, конечно, любила. Одного — до одури и самозабвения, до брака, а потом и до развода. Последний та романтичная девочка, которая была способна любить до смерти, не пережила и умерла вместе с браком. Её сердце сгорело в пепел, который подхватил северный ветер и понёс вдаль, через семейное кладбище, временами проливая скупые слёзы по ней и орошая еле моросящим дождём пустыни безысходности, панихидой проносясь через годы самоотречённого служения профессии, вьюгой заметая воспоминания о ней, пока, наконец, не осел туманным силуэтом на Балтийском бульваре.

За то время, пока эти долгие годы ветер носил её на своих руках, она потеряла своё старое имя и собрала себе новое, отрастив заодно и новое сердце, и крылья, обучившись парению ветра, а заодно — и огнеупорную броню. Только в волосах остался пепел как напоминание, каково это — сгорать дотла.

И теперь она сидит на берегу Финского залива, смотрит на Алые паруса у линии горизонта и не может поверить, что, наконец, добралась до места, где сможет возродиться. Но лёгкий питерский бриз так пахнет весной и так заманчиво шепчет, что здесь для неё есть второй шанс, что, возможно, она всё же рискнёт ещё раз...

А поскольку сильные девочки не плачут (на людях так точно), то очень кстати, что на ней сейчас солнечные очки...